© А.Шабашов, К.Шабашов
"КАЖДЫЙ УХОДЯЩИЙ ДЕНЬ - ЭТО ИСТОРИЯ"
Интервью с Николаем Пачковым 10 августа 2001
- Предисловие
- Кому-же как не нам! Это дело наше святое
- Ну что про себя рассказывать?
- Нас всю жизнь никто не спрашивал
- Чем глубже в пруд, тем больше историй
- От создания колхоза до приезда Погребинского
- Эх, сколько у нас хороших мужиков-то было
Предисловие
Лето в этом году выдалось знойное и засушливое. Где-то далеко, на востоке и западе, как утверждало радио, шли проливные ливни и воды разлившихся рек затопляли города и поселки, а над центральным Поволжьем уже какую неделю палило нещадное солнце.
От длительной жары обмелели реки, пожухла трава и даже мухи разомлели и лениво сидели по углам, в тени, не пытаясь дополнять картину размеренной сельской жизни.
Хороших дождей не было ни в июне, ни в августе, а редкие, случайно упавшие на землю дождинки, не успевали промочить прогретую землю. Глинистая почва проселков просохла и покрылась мелкими тре-щинами, образующими причудливый рисунок, от одного взгляда на который сразу хотелось пить.
Лес за околицей стоял тихо, а вместо обычной сырости и привычного запаха грибов из него тянуло сухой духотой, напоминавшей предбанник протопленной русской бани. Воздух иногда не успевал остыть даже за ночь и замочить ноги утром, по росе, не удавалось даже при желании.
Шла вторая неделя августа 2001 года.
Именно после одного из таких душных дней, когда на село упали первые вечерние сумерки и все живое, что могло ползать, летать и ходить зашевелилось, мы отправились в гости к другу отца – Николаю Пачкову.
Николай не был исключением из общего правила, он сидел на скамейке возле своего дома, вдыхая вечернюю свежесть воздуха, и очень обрадовался нашему приходу. Поговорить с другом, вспомнить людей и события, известные только им – рожденным в конце 20-х – начале 30-х годов, удавалось далеко не каждый день.
Это ли не подарок судьбы?
И хотя вспоминать можно было-бы о многом, главной темой, которая сама крутилась на языке, конечно стало возрождение сельской церккви – Храма Рождества Христова. Разговоры о начале службы, завер-шенных и начатых работах, прошлом великолепии церкви и православных традициях так или иначе превратились за два прошедших года в неотъемлемую часть встреч всех жителей села и тем более приезжих.
Поэтому осведомившись о здоровье друг друга и близких, обменявшись репликами о погоде и мнениями о видах на урожай, земляки завели разговор о новой, добротной крыше храма, мастерить которую сообща закончили по весне.
Кому-же как не нам! Это дело наше святое
"Крышу-то добротно сделали, долго простоит, вон сколько труда…" – заметил отец.
"Кому-же как не нам. Церковь надо восстанавливать, это дело наше, святое" - поддержал Николай, - "вот и я подумал: c Господом Богом пойду, может что и выйдет".
"Да, 5 дней я тут протрудился, староста, значит - Николай Михайлович, да Ваня Лиса. Вот мы втроем-то стропилы-то и заменили, да обрешетку…"
"А кровельщики были с автозавода, мужики-то: давай, давай – мы тут проживаться не будем! Так мы без обеда, с утра и до вечера "валяли" будь здоров… Втроем значит, больше никого, а стропилы-то чай по 8 метров!"
"А что-же другие не помогали, иль не собрались?" - удивились мы с отцом.
"Ну помогать-то они помогали, Валька был и Грунин да еще Костя Чегодаев, где поддержать, подтащить или подать, ну а уж мы наверху не слезамши."
"Пять дней откатал, а Ванька четыре, и то благодаря тому, что хозяйка в Дзержинск уехала. А то сказала: если только упадешь у меня оттуда, я ходить за тобой не буду. И на самом деле, с крыши свалишься – костей не соберешь!"
"А уж она уехала в Дзержинск, мы его: Вань ты давай, помогай, ну убъешься так убъешься, схороним мы тебя. Помогать-то надо, делать-то надо…"
Впрочем, если захочу хвалиться,
не буду неразумен, потому, что скажу истину;
"Послание св. Апостола Павла"
Ну что про себя рассказывать?
"Коль, ну а ты про себя-то расскажи, ведь у тебя биография трудовая, сложная – это тоже интересно.. " - подсказывает отец земляку.
"Биография… Родился, мать одна, пять человек семья - три сестры, брат Володька 26-го года…" - начинает Николай, - "а домик-то, помнишь, похуже этого. Он тут и стоял.."
"Тут вот Танюша Маленькая жила, дальше бабушка Надежда, Подудаевы, Костька Раков, а дальше дядя Яша Корчагов жил, у колодца" – оживился Николай, -"и переулок-то называли корчаговым…"
"А дальше был Мухолов дом…" – воспоминания захлестывали друзей, и казалось,.что время повернулось вспять, и стоит только встать и пройти вдоль порядка, чтобы встретиться и с бабушкой Надеждой, и Костькой, и дядей Яшей, давно ушедшими в мир иной.
"А кузнец-то Михеев где жил?" - засомневался отец, прерывая воспоминания друга.
"Василий Алексеевич? Так тот на Вилейке жил… А тут-то Левонтич жил, Михаил Левонтиевич Салуянов" – памяти и моментальной реакции Николая, пожалуй могли бы позавидовать многие подростки.
"А рядом с ними – Насоновы, Масел (Седов), Захаровы, дядя Вася Телеванов, а там уж и Федор – твоей тетки родня… А между теткой и Любовью Анисимовой жил Шура Чигирев – Ольги Чигиревой сын" - распалялся Николай.
"А лошадка-то у него была красненька, Катуркой звали; я вообще всех лошадей, что по этому концу села, как сейчас помню!"
"Ну, а я-то на какой работал?" - вопрос друга пришелся не в масть, но не смутил Николая, -"а ты разве работал?"
"Так успел и я до войны, Чародейка у меня была…" – с некоторой гордостью и чувством досады, от сомнений земляка, перехватил инициативу разговора мой отец.
"Точно, Чародейка, большая лошадка, серая" – оживился Николай, -"сейчас вспомнил, твой брательник Мишка Головин все ноздри ей кусал – она у него не ходила… Он с ней не совладает никак, вцепится ей за башку, а она поднимет его на башке, тут он ей давай ноздри кусать".
"Ну это точно, она только меня и слушалась бестия!" – расплылся в довольной улыбке батя.
Но Николая уже невозможно было остановить, он словно список читал по бумаге: "Бобер – на Чайке, дядя Иван Годанов на Соколике, дядя Вася Синев – на Рыжке, да на Бахромке, как у Даниловых, дядя Миша Брачиков – тот на Орелике… ; у Захарова Сережки мерин был здоровый – Костькой звали, у дяди Феди – Галька, у дяди Саши – Манок, у дяди Паши – Майка, у дяди Васи – Ритка. А у Панкратова, что жил рядом с дядей Иваном – большая кобыла была, так ее Машкой звали, а у дяди Сергея Петровичева – Буря…"
"Буря? Слышь, а Костюху-то чего Бурей звали?" - чувствуя неожиданную задержку, спросил мой отец.
"Так он пел про бурю. Залезет бывало на скамью или стол и как заорет – ревела буря, гром гремел, во мраке молнии блестают… А голос-то был паразитический, блажной – заорет, так аж и упадешь!"
"Помню гормонь ему тогда купил папаня; гормонь русская была, хорошая, на заказ. Дядя Гриша ух долго его учил играть, вот все же про златые горы выучил; златые горы и больше ничего…"
"Коль, а кто из стариков-то самый старший на селе остался?" – интересуется отец, выполняя мою просьбу.
"Самый старший сейчас на селе - дядя Миша Петровичев (Кирил), живет он около пруда, по ту сторону, где Воней жил, а пошел ему 92 год…Но он уже ничего не может и мыслей слаб – так, что видимо и до 100 лет доживет.."
"Тут рассказывали: Шурка приехал, спрашивает – папань как дела? Ты еще живой? А я-то думал, что умер уж давно.."
"А про Лусининых что слышно? Живет у них кто иль нет?" – издаля заводит разговор отец, - "а то хотели и до них дойти…"
"У Лусининых сейчас сын живет; дом-то напротив Ногдиных будет, где Вася Рябой жил да и Костя Краин… Чай Костя годок тебе? Хозяйку вот только у него парализовало, а сам молодцом…"
"А Леонид Александрович (Лусинин) – с моего года, товарищ мой. Когда стадо-то пас -все встретимся, поболтаем, покалякаем, а сейчас все никак не дойду…"
"Кстати, у него жена – Михеева, кузнеца дочь. Про них еще история есть, ну когда Шурка – Насти Брачиковой сын, когетом-то зубы-то выбил, да и год тюрьмы схлопотал…"
"А Костька Масел жив еще?" – спрашивает Николая отец с явным сомнением и надеждой, что память подводит его.
"Нет уже, да как умер-то…" – рушит надежды отца собеседник, - "как жену свою – Тамарку Медведеву (дочь Андрея Ивановича с кордона) схоронил, так не то на тот день, а может на следующий и сам умер. А детей четверо или пятеро…Да так ушли друг за дружкой…"
"А схоронили там, на Севере; здесь-то он на тракторе работал, да что-то у него там приключилось, может и виноват, а может и не виноват. Только завербовался он и на север вскоре уехал, а там машинистом на паровозе все работал".
Взгрустнув, Николай решил сменить тему: "А тебя-то Лександра (Александр) курить кто учил? Отец-то вон не курит, а ты смолишь! Я и сам-то раньше смолил, а сейчас скоро 10 лет будет, как бросил. А курить меня Санька Рябой привадил… Малярил он, а на зиму приезжал – делать-то нечего, ну и давай валенки чинить да махорку курить… А я к нему в гости захаживал ну и привадился…"
Тема оказалась актуальной и была тут же подхвачена и подкреплена новыми историями.
Сознавшись, что и он раньше тоже курил, отец припомнил своего первого искусителя: "Так меня же дядя Федя Телеванов к табаку пристрастил. Пашешь бывало у пруда, а он махорочки из кармана достанет, самокрутку скрутит и меня угостит…А уж после в армии, когда махорку стали выдавать, я уже не отказывался – так и закурил."
"А то еще дед Малой, тот самокрутки из зубов не выпускал, все угощал: на Костька закури! А я ему – нет; боялся! Тогда говорит - пойдем зеленые щи хлебать! Ну уж это-то меня просить два раза не надо было…Но я давно это дело бросил, когда уже не припомню…"
"Да, чудак он был этот дед Малой!" – оживился Николай, - "Помню бабушка у него померла (она высокая-то была, он в два раза ниже ее), ну и пришли мы на поминки. А дед Малой говорит: пляши давай, я тебе семечек дам! А нам что, давай только семечек! Мы и давай плясать…ну и поперли нас из избы-то, выкинули, хорошо бока не намяли!"
Вспомнить и рассказать о других, пусть и более старших, для Николая, как и для моего отца, одно удовольствие. Но как только речь заходит о них самих, красноречие мгновенно иссякает. Собственная жизнь им кажется ничем не выдающейся, укладывающейся в скупые строчки автобиографии.
"Ну что про себя рассказывать?" – удивляется Николай неожиданному моему вопросу.
"Мать моя – Аграфена Почкова с 1900 года, по ней нас в семье пятеро было. Отец умер в 40 лет, как раз перед войной, - от туберкулеза говорили. Потом-то мать со вторым мужем жила; Бендюхов Иван Петрович, он еще препадователем в школе работал, ну и шестого ребенка пригуляла..."
Был я много лет бригадиром, третья бригада наша значит; власть была… да работать заставлял, воровать не воровал, а работать заставлял значит… Депутатом меня избирали, лет 20 я значит депутатом был сельского Совета… Но к ответственности за все готов: ничего не взял, с чем пришел – с тем и ушел!"
