Весна… Красное солнышко начинает сильно пригревать, из земли выходит пар, озими встрепенулись. В селе виднеются местами зеленые лужайки, зазеленелась и береза.
Праздник… Народ и стар и млад высыпал на улицу, старики уселись на бревнах и заваленках; малые ребята копошатся и там и сям, а молодежь водит хороводы: красные девицы щеголяют в московских шерстяных сарафанах, белых коленкоровых рукавах, плисовых душегрейках, из-под которых виднеется конец алой или голубой ленты, заплетенной в длинную косу, и в щегольских полусапожках, надетых на белые или росписные чулки.
Молодые парни тоже для праздника принарядились в шерстяные или кумачные рубашки, плисовые шаровары, суконные поддевки и черные с высокими подборами и медными подковами сапоги. Веселье принимает более и более оживленный характер. Местные остряки не скупятся на каламбуры; девицы то и дело хихикают. Но вот, среди хоровода похаживает статный детина; одной рукой он уперся в бок, другой покручивает усики и с самодовольным видом оглядывает всех красных девушек.
Это наш "Чурило Пленкович", на которого по народной былине:
Где девки глядят – заборы трещат,
Где молодушки глядят – оконницы звенят,
А старые старухи костыли грызут,
Все глядучи на молода Чурилушку...
Это наш деревенский ловелас, от которого не одно девичье сердце вдоволь настрадалось, не одни алые уста горячо воспламенялись и не одни белые груди высоко воздымались. Но ни к одной из них на этот раз не льнуло сердце нашего "Чурилы".
Лишь одна Таня Большакова надрывало ретивое у молодца Василия Оглоблина. Для нее-то он и усики покручивал, для нее одной и в хоровод пошел, не нее лишь одну он больше всех и поглядывал. Как поглядит на нее, та и зардеет, словно маков цвет; как улыбнется ей, та и ног под собой не чует. А больше всего она полюбилась ему за скромную речь и за тихий нрав. Все девки так и лезут на парней. Лишь одна Таня Большакова отстраняется от долгих рук парня-нахала.
Между тем как парни и девки ведут хороводы, отец и мать Василия, сидя у косящатого окошка, ведут такую промеж себя беседу:
- "А пора-бы, мать, нам Васютку и поженить, как-бы не избаловался; да и тебе тяжело управляться одной со всем хозяйством".
- "Как знаешь, отец, я не против этого. А к кому-бы этак посвататься?".
- "Надо сперва его спросить: нет-ли у него на примете какой невесты; ведь нынче не прежние времена – парни и девки сами себе выбирают суженых".
- "Да, теперь совсем ведется не по-старому; а прежде на счет этого круто было. Помнишь, как твоего-то отца бурмистр высек за то, что он не хотел тебя за меня?.. Да и тебе тогда не мало досталось за твое упрямство, однакожь прожили свой век, не смеша людей. А ныне все стали жениться по любови; да что-то эта любовь не оченно прочна; полюбятся, потом глядишь, жена и шмыгнет от мужа или в свой дом друга приветит; и муж, глядя на нее, тоже сударушек заведет, и пойдет все в доме коромыслом".
- "Ну уж ты начнешь причитать без пути, без дела; как будто при женитьбе без любови и не может быть раздор между мужем и женой; еще скорее от нелюбого мужа или постылой жены все худое на разум пойдет… А я вот что тебе скажу: давно я замечаю, что наш Вася сильно засматривается на Таню Большакову, и иногда думаю своим худым разумом, что эта пара хоть куда".
- "Что-же? Я не против Татьяны, девушка она смирная, работящая; одно немного неладно, что одежонки мало, да и отец крутенек; ну да одежда – дело нажитое, а отец будет в стороне. Надо ужо покалякать с сыном, а потом и сваху пошлем к дяде Вавиле; кстати теперь лишняя работница нам очень нужна в дом"…..
|