Отец и его брат Яков
    Мой отец – Шабашов Михаил Федорович, родился в 1899 году, предположительно 21 ноября - на Михайлов день, в селе Рождественский Майдан; родители потомственные крестьяне.
    В начале Первой мировой войны он был призван в царскую армию, принимал участие в боевых действиях против войск Кайзера, попал в плен и вернулся в село только в 1918 году. Работал в единоличном кресть-янском хозяйстве, после революции один из первых вступил в образованный на селе колхоз, сдав единст-венную серую лошаденку «Серко» и неказистый сельскохозяйственный инвентарь в общее пользование.

    Летом отец, как и все крестьяне, работал на колхозных полях, а зимой когда работы на селе было мало, он со своими односельчанами – Степаном Яшенковым, Крайновым, Сергеем Козиным, уходили в Нижний Нов-город в поисках сезонной работы. Специализировались в основном по малярному и плотничьему делу.
    Весной они возвращались домой, заработав немного денег для своих семей.

    Однажды, осенью 1936, мать собрала меня в поездку вместе с соседями в Нижний, к отцу. Было мне тогда лет 9 или 10. Первое впечатление о большом городе было просто непередаваемое, невероятное: море огней, грохочуший по рельсам трамвай, магазины с пестрыми витринами; вообщем деревня по сравнению с городом – небо и земля.
    Отец жил в общежитии, меня встретил радостно, быстро собрался и повел меня в колбасный магазин в доме напротив. Запах колбасы нависал над всей улицей, или мне так казалось, а внутри магазина находиться было совсем невозможно – дурманящий запах и обилие различных сортов колбасы завораживали. Отец купил тогда немного колбасы и чего-то еще и мы пошли ужинать. Это была моя первая встреча с большим городом.

    На селе в конце 30-х годов был образован сельский совет, а мой отец был назначен секретарем. Потом в 1937 году сельсовет был упразднен, а его функции были переданы в районный совет села Чернуха.
    Отец стал работать продавцом в нашем сельском магазине. За товаром ездил на конной повозке в село Суроватиха, позже в село Чернуха, что в 15 километрах от нашего села за речкой Сережей.
    В этом же, 1937 году, насколько я помню, в селе еще раз поменяли администрацию, передав его из Дальне-Константиновского района в Чернухинский. Такая уж судьба у него видно, располагаясь на границе между районами и областями, постоянно переходить от одной власти к другой.

    Перед началом войны, в 1941 году, в деревне было очень трудно с хлебом, взрослым прокормить большую семью стало тяжело; приходилось менять заготовленные с осени березовые дрова на зерно – выручал лес. Дрова возили на базар километров за 20, в Вадский район, где дрова были в цене и была возможность выменять на них пшеницы или ржи. Почвы в этом районе хорошие, черноземные, здесь родилась пшеница и рожь, но леса здесь почти нет. За кубометр дров обычно удавалось выменять 1-2 пуда зерна.

    Зерно мололи на окраине села, где стояла ветряная мельница, правда работала она не всегда, а только при хорошем ветре и иногда его приходилось ждать.
    Сегодня, трудно найти даже место, где когда-то она стояла. Мельница тоже сгорела по вине "пришлых" лю-дей, они были на этой земле временщиками и потому ни за что не отвечали и ничего не берегли.

    До войны пользовались на селе и водяной мельницей, что стояла в лесу на Муравьевом ключе. Вода из Муравьева и Гремячего ключей приводила в движение ее большое колесо и жернова. Отец часто брал меня с собой, когда ехал на мельницу молоть зерно. В памяти остался образ мельника – старенького, небольшого роста деда Сикина. Он жил на мельнице со своей старухой, и каждый раз по приезде угощал нас березовым соком, собранным из стоящих над ключами огромных берез.
    В 30-х годах дед и бабка умерли, мельница пришла в негодность без хозяйских рук, русло, по которому подавалась ключевая вода засорилось и заросло. Мельница с годами вросла в бурьян, а в 1938 году совсем разрушилась и ушла в вечную память вместе с дедом Сикиным.

    Иногда в зимнее время отец с братом Яковом ходили по окрестным деревням, предлагая стеклить окна за плату. Стекло и инструмент носили прямо с собой.
    Часто собираясь вместе, братья вспоминали эти заработки и рассказывали нам забавные, озорные исто-рии. Особенно интересно рассказывал дядька Яков, у него на рассказы талант просто был, так бывало за-вернет, что рот откроешь.

    Нанимая стекольщика, хозяин, как правило, уговаривался чем будет платить – деньгами или продуктами. Во время работы угощали хлебом-солью, а некоторые побогаче даже приглашали к столу вместе отобедать. Особо жадным хозяевам, от обиды и голода, Яков вставлял стекла с «секретом», вырезая их чуть больше необходимого и плотно подгонял к раме. От сырости такие стекла быстро трескались и хозяин оставался наказанным за свою жадность, не подозревая умысла от хитрого стекольщика.

    Летом иногда находилось время сходить на Унев порыбачить с бредешком. Хотя ручей был неглубок и ши-риной всего 1-3 метра, петляя по долине между деревьями от ямки к ямке, Унев всегда славился обилием рыбы, вода в ручье была чистейшая, родниковая, потому и рыба из него была очень вкусная.
    Помню ловили в Уневе около бывшей лесопилки; шли по ключу с небольшим бредешком. Выловили не-сколько щук и налимов общим весом на 5-6 килограммов. А какого стоила труда эта рыбалка? Комары в кровь разъедали лицо, руки, но зато завершалась ловля приятным привалом у костра, рассказами взрослых под треск горящих поленьев, вкуснейшей ухой и разделом поровну оставшейся рыбы.

    Брат отца, дядя Яков был инвалидом первой группы от рождения, но глядя на его быстрые и спорые движения догадаться об этом было очень трудно. Мастер «на все руки», Яков умел мастерить все подряд: рамы для окон, бочки, колеса, мебель, разную сельскохозяйственную утварь (грабли, вилы, лопаты, косы), ладил кресты и гробы, плел лапти, и вообще кажется не было вещи, которую не мог бы сделать наш дядька.
    Как и положено мастеру, дядя Яков имел всевозможный столярный инструмент, сделанный зачастую сво-ими руками, токарный станок и большое количество разных хитрых приспособлений, хранящихся в мастерской, и вызывавших, у нас ребят, чувство восхищения и уважения.

    У Якова тоже была большая семья, а дети имели такие-же имена, как и у детей его брата (Константин, Федор, Николай, Вера, Мария, Анна и Нина). Был ли между братьями какой-либо сговор по этому поводу или это получилось случайно сейчас спросить уже не у кого, а тогда мы про это не задумывались.

    Вообщем, до войны народ в деревне жил трудно, скудно, но дружно и в веселье и в горе. Если случалась у кого-нибудь беда, то помогали всем селом, стараясь хоть чем-нибудь облегчить участь пострадавшего.