Cерые будни
    Возвращаясь назад, к началу войны, хочу еще рассказать про те тяжелые дни…
    Моя трудовая деятельность началась в июне 1941 года на полях родного колхоза «Смычка». За три летних сезона 1941-1943 годов я успел поработать на всех полях села (Дальнем, Кузнецовом, на Углу, Журавлихе и Гарях); пахал землю на лошади, косил рожь, клевер и луговую траву.
    Это была очень тяжелая для подростков работа. Работали бригадами по 3-5 человек. Лошади были голод-ные и худые – кормов не было, летом на прокорм шла трава, а зимой сено, они и без упряжи еле передвигали ноги, тащить плуг они отказывались и часто просто ложились на землю от бессилия...

    Мы - подростки тоже были вечно голодные; мама утром варила чугунок картошки на всю семью, картошка без хлеба заменяла нам завтрак, обед и ужин, да и картофель-то был гнилой, собранный по весне на распаханных колхозных полях. Правда летом выручали, вносили разнообразие в питание, лесные ягоды, травы, желуди и грибы.
    Много работали, часто болели, иногда от недоедания падали теряя силы; держались в основном благодаря заботам наших матерей, которые пытались накормить нас хоть чем-нибудь по возвращении домой. В тех семьях, где имелась корова, как у нас, было легче, да и вообще без скотины вымерла бы половина деревни.

    На особо тяжелых общественных работах (косьба и пахота) в колхозных бригадах организовывали обеды. Для всех работников варили щи или суп с мясом из павшей коровы или лошади, кроме этого на каждого полагалось по 200г хлеба. Но когда приходило время расчета получалось, что за эти обеды я съедал весь хлеб, причитавшийся мне по трудодням на конец года, а иногда оставался еще и должен в колхозную казну, т.к. на трудодни по другим работам хлеб не полагался.

    Однажды весной я пахал на Гари, а когда давал лошади отдых и сам заснул, прикорнув на холодной земле. В результате получил двухстороннее крупозное воспаление легких и еле добрался до дома.
    На следующий день, с высокой температурой меня отвезла на лошади в больницу села Чернуха моя тетка, сестра матери. Там я пролежал недели три, но благодаря молодости и молитвам матери, выздоровел, вер-нулся домой и продолжал работать.

    Следует отметить, что село наше расположено среди лесов, на песчаных почвах с редким суглинком и до-стигнуть хороших урожаев можно было только при внесении органических удобрений – использовали навоз; но в те военные годы навоза не хватало, да и возить его было некогда, некому и не на чем. Урожаи были очень маленькими: ржи собирали 10-12 центнеров с гектара, картофеля -150-200; может поэтому и жили плохо.
    Настоящим достоянием нашего села было множество родниковых источников с чистейшей водой. Вот только некоторые, наиболее известные из них: «Мулиниха» на Дальнем поле, «Казачий» в Подкудринской и конечно незамерзающий «Гремячий», заслуживший свое название за громкость воды, стекающей по руслу, усыпанному галькой и опокой желтого и белого цвета. Сегодня эти родники угасают, зарастают и только в ручье находишь его (родника) жизнь.

    Так потянулись эти длинные военные годы; летом в заботах о прокорме и заготовке припасов (картофеля, огурцов, капусты, грибов) на зиму, а длинной зимой в борьбе за выживание – зима была настоящим испыта-нием для всех нас.
    Для поддержания зимой тепла в доме нужно было много дров. Работая на лошади мне удавалось иногда собрать сушняка и на обратной пути завезти дров домой. Большого труда стоила заготовка сена для коров и овец. Каждый подросток, ежедневно возвращаясь с работ в поле или лесу, приносил с собой домой вязанку свежей травы, около дома ее сущили, а потом складывали на сеновал.

    Зимой, в конце февраля 1942 года, на автодороге около нашего дома, автомашина задавила трех наших овец. Конечно было жалко, но делать нечего – овец подобрали, сняли шкуры и разделали на мясо. Мама сказала, чтобы я отвез мясо в Нижний Новгород к сестре Анне и продав его на рынке выручил хоть немного денег. На деньги можно было купить немного тканей – ситцу, сатину. Это было целое событие и, наверное поэтому, оно так четко отложилось в моей памяти.

    А дело было так…
    На другой день, ранним зимним утром в феврале 1942, я взял две тушки овец, увязал их на санки и отправился в длинный, более 80 км, и неизвестный путь – в город Горький. Рассчитывать приходилось только на свои силы: часа за три я дошел со своей поклажей до села Богоявленье, т.е. прошел 20-25 км, и решил немного отдохнуть. По трассе почти непрерывно следовали машины, а водитель одной из них тоже решил сделать остановку.
    Решение пришло само собой, и прежде чем я успел его обдумать, руки уже украдкой прикрепляли веревку от санок к фаркопу автомашины. Придерживая руками веревку, сидя на санках, я почувствовал как машина дернулась и стала набирать скорость. Санки замотало из стороны в сторону, затрясло на колдобинах, каждую секунду я рисковал вылететь под колеса встречных автомашин. То ли шофера встречных машин подали знак фарами водителю, то ли он сам заметил меня в зеркало, но минут через десять моего путешествия машина остановилась и шофер, громко ругаясь, направился ко мне, намереваясь задать взбучку.

    Окинув меня взглядом, узнав мою нужду и цель, водитель смягчился и даже разрешил погрузить мне санки в кузов и залезть туда самому, конечно он понял, что денег у меня нет, а добраться пешком в Нижний до вечера шансов у меня нет. Пробежав около 50 километров машина остановилась не доехав до города, здесь водитель меня высадил и мы распрощались.
    Эту часть пути оказалась легкой и даже приятной, если не считать холодного ветра, который проморозил меня с ног до головы. Но до конечной цели было еще далеко; только к вечеру я добрался до района Мызы Нижнего Новгорода и сел в трамвай, который через весь город ехал в Канавино. Начался налет немецкой авиации, загудели сирены, где-то в районе Сормово засверкали вспышки зениток и послышался гул разрывов авиабомб; трамвай остановился и мне пришлось километров пятнадцать топать вдоль трамвайных путей.
    Только к полуночи я добрался до сестры...

    В городе я пробыл 2-3 дня, продавать мясо на базаре помогала сестра. А дней через пять уже вернулся домой гордый выполненным нелегким поручением. Назад тоже добирался на перекладных: где пешком, а где на подножке автомашины, но обошлось без приключений.

    Этой же зимой меня с Мишкой Петровичевым послали на двух подводах вывозить березовые дрова - «швырок» (поленья длиной до 1 метра) из леса на станцию Балахониха (ж-д станция в 40 км от села). За день делали две, иногда три ездки. Помню стояли жуткие морозы; ноги обутые в лапти, шапка натянутая по самый нос и телогрейка почти не спасали – в пути было очень холодно. Питания взяли с собой по ведру картошки, которое надо было разделить на две недели работ, хлеба не было совсем. Так и работали…

    Через станцию Балохониха каждый день шли эшелоны с войсками в сторону Москвы. Поезда иногда оста-навливались и солдаты разбегались по домам поселка, пытаясь выменять что-нибудь из обмундирования на хлеб или картошку у жителей. Помню видел, как один солдат выменял кусок хлеба на свои галифе и бежал за вагоном в исподнем. Всем очень хотелось есть…

    Вернулись мы в село только в конце января. Позже такие поездки стали для нас привычными, но первая запомнилась особенно.

    Этой же зимой нас нарядили возить дрова на спиртзавод в Ломовке, это километров 12 от села. Стояли на квартире в крестьянском доме, есть было нечего; от голода и безделия вечером ходили на завод и подсасы-вали в трубочки брагу. Брага настаивалась в огромных деревянных емкостях, поэтому к горловине приходилось забираться по лестнице. Заглушив брагой голод, мы шли на ночлег к приютившему нас крестьянину.
    А в один из дней нам дали наряд - отвезти из Ломовки с откормочного пункта в Арзамас туши овец. Помню на этом нам удалось немного «подработать» мяса и целую неделю мы питались «от пуза».

    Очередная зима подходила к концу, наступала пора подготовки к весенней посевной…

    В самом начале лета, случилось несчастье – пастух в стаде недосмотрел или зашиб нашу корову; к утру она уже не вставала на ноги и смотрела на нас «влажными» глазами. Это было огромное горе..
    Нужно было срочно сдавать корову на пункт заготовки скота, чтобы выручить хотя бы денег или хлеба. Корову погрузили на телегу и мы с дядей Яшей повезли ее в Чернуху, понуро плетясь рядом.
    Корову нашу конечно не взяли, сказав, что погонят скот гуртом, а тащить корову на себе никто не будет. Три дня я просидел у коровы, собирал ей травы, кормил, поил, вообщем делал все чтобы она не умерла. Самому приходилось кормиться подаянием. На третий день директор конторы заготскота поставил загонщикам усло-вие: «Или возмете эту корову, или не получите ни одной!»
    Они подумав, согласились, но обязали меня помогать гнать гурт до приемного пункта в Бутурлино, около 70 километров. В дороге загонщики угощали меня молоком и иногда давали немного хлеба…

    А за сданную корову матери выдали в конторе денег, на которые мы смогли купить зерна и хлеба.