Что в имени тебе моем?
Оно умрет как след печальный,
Как плеск волны о берег дальний,
Как крик ночной в лесу глухом.

  А.С.Пушкин

    Я появился на свет вечером, 4 февраля 1937 года в селе Глухове Дивеевского района, Горьковской, а ныне Нижегородской области, в семье крестьянина колхоза имени Сталина.
    До этого события мой отец, Злобин Дмитрий Иванович, отделился, получил от своего отца добротный дом, надворные постройки, часть маслобойки, домашний скот и земельный надел. Я был третьим ребенком в семье. Первый ребенок из-за тряски комитетом бедноты и ночными обысками чекистами дома деда-НЭПмана и его большой семьи родился мертвым. Мама всю жизнь горевала по умершей дочке...

    Брат Николай родился 27 ноября 1930 года. Именно по его настоянию отец вместо Никиты, как записано в святцах, согласился назвать меня Александром.

    В колхозе грамотей отец нажил себе врагов, обличив их в расхищении общественного добра. Его, мастера маслодела, определили работать на лошади. Теперь он был "под колпаком" - травма лошади, набитая холка, любая оплошка могли истолковываться как вредительство. Другим тоже был хороший урок - держать язык за зубами.

    Отец заочно прошел обучение на бухгалтерских курсах и уехал, от греха подальше, работать в город Выксу. Мама, Раиса Васильевна, вела хозяйство, воспитывала нас с братом. Назревало коренное решение проблемы. Отец нашел покупателя на наш дом в Глухове и подыскал дом в Ардатове, где жило много его родственников. Родился он в семье смолокуров пососедству, в селе Гремячево.
    Но судьбе было угодно разрушить эту затею. Мама вспоминала после как приехали покупатели. За столом велся неспешный торг и оговаривались условия сделки. Гости выставили магарыч - четверть водки, а уж хозяин не скупился на угощение. Осталось только подписать купчую. И тут... открывается дверь и входит Баранов. Он как крестный отец помогал моему отцу словом и делом, к его мнению прислушивались. Поняв суть происходящего он вдруг сказал: "Ну, Митя, ты уж слишком заломил цену". Как человек честный и искренний он обосновал свое высказывание. Гости стушевались и шабку в охапку. Сделка сорвалась.

    - Василий Иванович! Ну кто тебя тянул за язык сказать такое?
    - Да я и сам не пойму. Какой черт меня дернул это сказать.

    Отец очень огорчился таким поворотом дел. А мама, вспоминая об этом, вздыхала и говорила: "Видно - не судьба." Она споминала, что при принятии важного решения отец писал две записки. В одной писал - сделать, продать и т.д., во второй - не делать того, что в первой записке. Затем их тряс в пригоршне, клал за икону Казанской Божьей матери и тянул жребий. В этом случае жребий был иной.

    5 октября 1937 года отца вызвали в сельсовет, увезли в райцентр Дивеево, где его наскоро осудила чрезвычайная тройка НКВД. Это потом в прессе, лет через 60 прошли публикации о планах на аресты, на расстрельные списки. Репрессивная система, созданная в 1932 году, формировала трудовые армии для создания индустриальной мощи СССР, а судебные процессы и расстрелы убеждали граждан в бдительности и верности политического курса. Соратники Ленина не подписывали признаний под пытками, но раскалывались при доверительном разговоре. Мне это приходилось слышать в таком пересказе.

    - Вы считаете себя истинным коммунистом-Ленинцем?
    - Да, но меня оклеветали.
    - Вы как преданы делу Ленина-Сталина?
    - Предан, жизни не пожалею.
    - Вы же знаете, что пятилетку мы не выполнили?
    - ... Ну знаю
    - а народу и всему миру говорим, что выполнили?
    - ... (молчание)
    - Вы понимаете, что партия не может говорить неправду?
    - ... (молчание)
    - Трудящимся и нашим врагам надо объяснить причины неудач.
    - ... (молчание)
    - Все идет правильно, но дело портят вредители и шпионы. Вам понятен ход мысли? Нужны козлы отпущения. Вы поняли?
    - Да ...
    - А теперь Вы должны исполнить свое обязательство перед партией. Отдать ради ее победы жизнь, если вы истинный коммунист.

    Не знаю, было ли так, но при идеологическом фанатизме это возможно. Поэтому, когда ныне проворные граждане бегают из одной партии в другую, одну веру меняют на другую ради сиюминутных барышей, нельзя забывать о примерах прошлого.

    На вопрос мамы - "За что же тебя осудили?", - отец писал, что такое и во сне не приснится: троцкист, польский и немецкий шпион и вредитель. Он отказался подписать приговор, но услужливый земляк сделал одолжение. Итак у зека Злобина Д.И. 58Б статья с правом переписки.
    Из писем явствовало - он строит Беломорканал. Летом комары и мошка, голубика, черника и морошка, а зимой совсем голодно. Мать посылала посылки из того скудного достатка, что создавался ее умом и руками. В лепешки, помеченные крестом, она умудрялась запекать "трешницы", на которые в лагере можно было купить хлеба.

    После суда отец стал врагом народа, семью исключили из колхоза имени Сталина, налоги установили вдвое больше, чем колхозникам. Помню, что надо было сдать 80 кг мяса и 50 яиц. Помощи от родичей ждать не приходилось.
    А перед войной переписка с отцом оборвалась. Мама пыталась обращаться по совету знающих людей "в органы", "в Москву" - да ответов не было. По совету Белла Давида Натановича я попытался пробиться к архивам и получить доступ к делу отца. Из Нижегородской прокуратуры удалось получить справку на газетной бумаге о посмертной реабилитации Злобина Дмитрия Ивановича, справку мне и брату о том, что мы подвергались политическим репрессиям, но точной даты смерти и места захоронения в этом ведомстве не было.
    Нас отослали в Ярославскую прокуратуру. А там удалось узнать, что в мае 1941 Злобин Д.И. был направлен в лагерь в селе Раздоры, а там никаких сведений не было и следы терялись. Это ли не иллюстрация к изречению Вождя: "Есть человек - есть проблемы, нет человека - нет проблем."

Край чудесный и удивительный - Россия.
Нигде нет людей столь крепких физически,
нравственно высоких.

Николай Бестужев

    На первом году жизни я честно отболел дифтерией и скарлатиной. Богомольная соседка, видя мои страдания, просила Бога взять мою безгрешную душу на покаяние - да не судьба! Как говорят англичане: "Рожденный быть повешенным - не утонет", так и я, оклемался. Иссохший, как мумия, от внутреннего недужного жара утром я как-то притих. Мама забеспокоилась и сердцем почувствовала, что со мной что-то происходит. Единственной драгоценностью в доме было два десятка куриных яиц. Она сварила в русской печи яйцо всмятку, размяла на блюдечке и помазала мне губы. Случилось чудо. После долгого отрицания пищи я облизал губы и задвигал ими, что было правильно понято: "Еще!".
    Этот процесс воскрешения, а я не ел уже дней пять, был омрачен тем, что брат Николай тонул на пруде и чудом был возвращен к жизни. Что надо было пережить матери, чтобы от умирающего младенца сломя голову бежать через село на Козлов пруд. Там в окружении толпы мужики откачивали Колю. Что она кричала в тот миг, когда из посеревших губ хлынула вода, когда шевельнулось сердце раз ... другой, дернулось веко. Это от ее крика и мольбы открылся его невидящий, с огромным зрачком, глаз. Она не помнила как они добрались домой, но была уверена, что это была воля Божья. И как бы жизнь не скручивала и не завязывала в узел, она как тот коммунист, считала, что это надо Богу - он в беде не оставит. Мне бы сохранить такую веру ...

    Николай учился в школе, что была напротив, через дорогу. Я любил смотреть его учебники, когда он готовил уроки. Нравились мне рассматривать фотографии. В учебнике истории некоторые из них были перечеркнуты, а у военных были выколоты глаза. Брат и взрослые так и не смогли мне объяснить зачем это сделали. Зато география была замечательна!