"Он и на самопожертвование способен и даже знаешь на какое! Да только до какого-нибудь нового впечатления - тут уж он опять все забудет."

"Униженные и оскорбленные" Ф.Достоевский

    Смена в Джайлыке кончалась, а у нас оставалось еще восемь дней отпуска. Нашлось человек 10, желающих пробиться через перевал Донгуз - Орун к морю. Мои друзья Гена и Слава горячо взялись готовиться к пере-ходу. На восхождениях экономили на консервах, кое что прикопили. Виктор, обладатель брезентовой палатки, убеждал, что он ранее ходил через Донгуз и может провести группу. После вручения значков "Альпинист СССР" Игорь Иссинский, инструктор по туризму из Дубны, сказал мне:
    - Я слышал, вы собираетесь идти через Донгуз. Так вот, в этом году перевал может быть закрыт. Если вы пойдете на свой страх и риск - можете пропасть. Ужасно не то, что вы пропадете из-за своей глупости - последует наказание невинных людей. Я тебя прошу, как самого опытного в группе, будь благоразумным, не ходите. Если уж очень хочется - оцените силы. Не рискуйте, жизнь одна.
    Я пообещал быть благоразумным.

    Мы провели ревизию имущества. На четверых - одна палатка, четыре буханки хлеба, 4 банки тушенки, 4 банки компота, кусок колбасы, две банки сгущенки, два килограмма сахара, шоколад, бульонные кубики. Есть штормовки, свитеры, двое в ботинках "вибрам", один в кедах и один в туфлях.

    "Эта страсть моя к морю оказалась столь сильна, что я пошел против воли отца, - более того, против его запретов, - и пренебрег уговорами и молитвами матери и друзей; казалось, было что-то роковое в этом природном влечении, толкавшем меня к злоключениям, которые выпали мне на долю."

"Робинзон Крузо" Даниэль Дэфо

    Мы спустились к Баксану. Там на Чегете велось строительство гостиничного комплекса, и Виктор впал в сумление, где же заходная тропа. Спрашивать об этом у местных жителей боялись, вдруг завернут. Вот и тропа. При солнце и жаре резво набираем высоту, бегут ручьи. Альпийские луга в пышном наряде. Встретили абори-гена. Поинтересовались, правильно ли идем на Донгуз. Он подтвердил, правильно, только перевал закрыт, и вряд ли его можно пройти.
    Мы продолжили путь вверх к кошу. В сумерках на грязных, в кизяке, досках поставили палатку. Развели костер. Благо были дрова. И полюбовались угасающими лучами заката. Воздух был прозрачен, но пронизывал щупальцами холода. Спать в палатке было неудобно, но, уставшие, мы плотненько залегли. Часа в четыре проснулись. С потолка капало. Свежевыпавший снег подтаивал на брезенте. Легкий ветерок пронизывал зно-бящим холодом. Пальцы скрючивались. На костре вскипятили чай, проглотили бутерброды и рванули вверх. Снег присыпал траву. Виктор уверенно вел, пока были видны вехи, и просматривалась разметка на камнях. К холоду мы притерпелись. Солнце окровавило снежники и вершины, начали сходить лавины на противопо-ложном склоне долины. Перед нами открылось ущелье, забитое снегом. Тропа шла в обход. Из нашего снаряжения я взял 12 метров провода, намотал на руку для страховки и пошел напрямую. Посредине ущелья провод кончился, я показал ребятам знаком: "Иду вперед". По моим следам прошли остальные.

    "Мне жаль вас, вашей участи, оттого я и плачу, Впрочем, вы не верите слезам, - прибавила она, но я плачу не для вас: мне просто плачется."

"Фрегат Паллада" И.А.Гончаров

    Виктор не узнавал местность. Разметка возникала реже и реже. Снег набухал водой, ноги промокли, но мы шли. Налетел снежный вихрь из упавшего облака. Мы встали, накрылись палаткой и переждали. Пошли вперед. На душе было неспокойно. Я помнил слова Иссинского, мне становилось ясно, не пройдем. Надо было найти приемлемый вариант для отступления. Очередной шквал вьюги. Накрылись палаткой. Предложил ребятам сыграть в карты, в подкидного дурака, и если через двенадцать партий не разъяснится - вернуться назад. Вьюга кончилась на десятой партии.

    Поднялись вверх изрядно. Кругом снег. Уже нет намеков на тропу. Опять снегопад. Отыграли двенадцать дураков и, с облегчением, повернули назад. Шли по своим следам. На склоне Слава заскользил на штиблетах. Мы заорали: "Зарубайся!" К счастью, палка в его руках сделала доброе дело, скольжение прекратилось. По мере спуска теплело. Идем по щиколотку в жидком снегу. Появились поляны с цветами. На скале увидели металлическую доску: "Здесь в 1942 году стояли насмерть воины ..." Рядом разбросаны немецкие винтовочные патроны. Несколько штук я долго хранил в память об этом эпизоде.
    В коше, вскипятили чай, до отвала наелись, прикончив наш стратегический запас - впереди люди, и мы будем пробиваться к морю. Выяснилось, что деньги есть у Славы, а мы с Геной можем получить у него кредит. Виктор был удручен возвращением и мечтал как можно скорей скрыться с глаз долой. Он как-то не пришелся ко двору. Чужим оказался. На шоссе с группой туристов забрались в автобус и зайцами доехали до Армавира. Вот здесь-то Гена стал проводником - на море он был не раз.

    Решено: едем в Сочи. В Минводах подсели к нашим знакомым альпинистам, едущих в Армавир. По инструк-ции Гены мы забросили рюкзаки на верхние полки, оставили Славу в этом вагоне, а с ним перешли в соседний. Там он стал душой общества: рассказы о выходе на Донгуз, анекдоты, разные шуточки, карточные фокусы и игра в карты шла полным ходом, когда проводница стала проверять билеты. Занятые карточной игрой с каламбурами и прибаутками мы с Геной как бы между прочим сказали: "А мы - из соседнего вагона. У нас билеты проверили." Через некоторое время проводница подошла к нам и сказала: "В вашем вагоне вашего товарища, безбилетника, высаживают, так что будьте поосторожнее с дорожными знакомствами ..." Мы успели через окно объяснить оставшемуся на перроне Славе, что надо ехать в Армавир, прыгнув в соседний вагон.

    "Они увидели, что наиболее крупные успехи в деловом мире выпали на долю людей, обладавших в добавок к своим знаниям еще и способностью хорошо говорить, склонять людей к своей точке зрения и рекламировать себя и свои идеи."

Лоуэлл Томас

    В Армавире мы оказались втроем, простившись с нашими альпинистами. Поезда на юг следовали по расписанию с 22 часов. У нас была пропасть времени и большое желание чего-нибудь перекусить. Гена вспомнил про столовую для железнодорожников. И вот мы уже там. Мы единственные посетители. На раздаче женщина участливо смотрела на Гену и Славу. С носа и щек у них сходили лохмотья кожи, обожженные горным солнцем и морозами. Сердобольность обернулась усилением порций фантастически дешевых блюд.
     За неспешной едой в удобной обстановке мы сделали разбор наших действий в поезде и разработали план поездки в Сочи с наименьшими расходами. По инструкции Гены мы должны появиться у последнего вагона в последнюю минуту, выставив Славу вперед. Скажем что спустились с гор, надо зализать раны и попросить содействия, так как денег на билеты нет.

    План оказался верным. Проводник не ожидал такого подката, а мы уже подсаживали друг друга в тамбур. Наскоро кинув рюкзаки на верхнюю полку, обсудили в тамбуре варианты развития событий. Когда проводник разносил чай, мы уже по свойски сидели среди пассажиров, готовые принять чай. Легализация в обществе проходила таким образом. Слава, застенчивый скромник с жутко облезлым лицом, представлялся горным орлом, только что вышедшем из дела в горах, что вызывало естественное сострадание и любопытство. Мы с Геной живописуем его и наши приключения. Нас просто нельзя было не уважать при такой рекламе.
    Перед массовым исходом пассажиров в Туапсе разразилась южная гроза, щедрая на громы и молнии. Гул прибоя, море в сполохе молний, обилие приключений и ожидание новых обещало жизнь кипучую и заме-чательную.

    В опустевшем вагоне я возлег на вторую полку и пришел в себя часов в восемь утра в состоянии истомы, воздействия новых ароматов, тепла и чего-то приятного на уровне запахов.

    "Что за чудо увидеть теперь пальму или банан не на картине, а в натуре, на их родной почве, есть прямо с дерева гуавы, мангу..."

"Фрегат Паллада" И.А.Гончаров

    В окне мелькнуло море в солнечном сиянии, пальмы, кипарисы и массы несуразного для такого райского места. Гена, полный энтузиазма, просветил: "Подъезжаем к Сухуми. Я решил, что выходить из поезда в Сочи из поезда ночью - плохо." Мы одобрили его решение и стали собираться на выход.
    О Сухуми! Глянцево-открыточные знойные виды, магазины-магазинчики, кофейни и ресторации, шумный базар и набережная. Мы устремились к морю, к пляжу. Было солнечно, но холодно и пустынно. Встречные бабули предлагали нам снять угол или квартиру. Мы отвечали: "Потом". Заглянули в кафе на пляже. Народу было изрядно, дородные грузины пили коньяк и обильно закусывали. Нам этот сервис был не по карману, и для начала мы решили искупаться.

    Свежий северный ветер трепал пляжные зонтики, подхватывал старые газеты, мусор и все это гнал по обширному безлюдному пляжу. Внезапное похолодание и шторма на море согнали отдыхающий люд с пляжей. Пока Слава канителился, переодеваясь, в кабине, мы с Геной, побуждая себя радостными воплями, с разбегу бросились в волну. Занырнули и поплыли в море. Вода была солона и обжигающе холодна. Воли и оптимизма хватило минут на десять.
    Праздно гуляющие в плащах и пальто пялили на нас глазами и сострадали. Наш друг и кредитор Слава, как журавль ходил по мелководью, высоко поднимая ногу. Он осторожно переставлял ее через набегающую волну, выискивая красивые камушки. Наши зазывания заплыть на глубину были безуспешны. Задавшись целью совершить ритуальное купание, мы с Геной ухватили Славу, поволокли к воде и бросили его в набегавшую волну. Тут-то и выяснилось, что наш друг не умеет плавать.

    Это же надо! Испытать столько мучений и приключений, чтобы познать такое разочарование и горе на морском берегу! Через полчаса эйфория с водою морскою улеглась. Неукротимо гусиная кожа покрыла наши бледные тела, пришлось одеться и отправится на поиски дешевой пищи, вина и приключений. Встреча с морем была обмыта бутылочкой букета Абхазии и чебуреками. Подобно герою О.Бальзака, кузену Понсу, мы испытали наслаждение от обилия пищи и вина в желудках.
    Сухуми подарил нам встречу с обезьянами, блуждание в аллеях дендропарка и по тихим улочкам, которые все вели к набережной или рынку. Наши помыслы и ноги вели именно туда, где обилие фотографов, торговых точек и праздно гуляющих под пальмами парка было фантастично и обворожительно. Мы не могли миновать базар, не поучаствовать в азартном торге при покупке снеди. Здесь столкнулись с неистребимой традицией рынка и колоритом восточного базара: непередаваемым гвалтом, запахами, обилием товара и разноликой колоритной толпой.
    Даже при самых скромных затратах город расхищал наши финансовые ресурсы. Прозорливый Гена пред-ложил два варианта действий: из Сухуми надо выезжать в Сочи либо электричкой, либо на корабле. То и другое требовало хотя бы символических денег.

    В порту стояла черная махина лайнера "Александр Пушкин" и еще разная мелочь. Мы совсем было решили идти на электричку, но вернулись и мне удалось переговорить с вахтенным фелюги, готовящийся к выходу в Пицунду. Он принял близко к сердцу мои слова: "Мы поиздержались (жест в сторону безмолвствующего, обле-зающего Славы), спускаясь с гор. Не подкинете ли в Пицунду?" Он нырнул в трюм, быстренько выскочил со словами "заходите".

    "И Бадр Басим сошел на корабль после того, как простился с царем и они поехали по морю, и ветер сопутствовал им."

"Тысяча и одна ночь" Сказка о Бадр Басиме и Джаухе

    - Спасибо. Мы со Славой шагнули на борт и тут же тенью возник Гена. Мы сразу прошли в народ, кучко-вавшийся на корме. Гена дал установку: "Впереди будет ночь, надо познакомиться, чтобы получить крышу над головой". Полные лучших намерений мы стали наводить мосты общения. Народ из Пицунды был в Сухуми на увлекательной экскурсии. В отличие от нас они не были оптимистичны, а пребывали в скорбном настроении. Из разговора выяснилось, что все ожидали предстоящей качки и молили всевышнего о благополучном переходе. Слабодушные ластились к бортам. В этих условиях общение развивалось неважно. Такой народ расположен к общению с Богом, Вечностью, а не к суетности и флирту.
    Пока же Фортуна споспешествовала нам, и я впервые поплыву по бурному морю.

    Вахтенный убрал трап, фелюга содрогалась от работы мотора, и, при гробовой тишине пассажиров, отвалила от причала. Солнце бликовало на волнах, нарядная набережная отдалялась. Мы шли к сухумскому маяку. Справа остался фонарик - ресторан "Диаскури", построенный на руинах греческой крепости. Панорама набе-режной и город растворялись в морской дымке. В створе маяка качка стала ощутимой. Нос фелюги всходил на волну, задирался в небо, потом накренялся вниз и скользил в пучину волн. Внутренности сухопутного человека, неприученного к резкой смене ускорений, испытывали дискомфорт и это-то известно нам как морская качка. Легкие беспомощно хватали воздух, а желудок, казалось, то опускался, то всплывал где-то во внутренностях. Впрочем, каждый человек переносит качку по своему, но самое страшное это коллективная реакция на качку. Поскольку туристы психологически были готовы к предстоящим страданиям, то вскоре все и началось.
    Народ менялся в лице, закатывая глаза, слабодушные шелестели полиэтиленовыми пакетами, в ожидании самого неприятного. Обстановка была безрадостная, упадническая, наполненная скорбными предчувствиями. Это было не по мне. Я пошел на встречу опасности - на нос фелюги. Здесь размах колебаний был куда мощ-нее. После нескольких бросков и взлетов я уловил частоту колебаний и приспособился дышать: при взлете вдох, с полными легкими падение, в яме выдох и при восхождение на волну - вдох. Эффект был порази-тельный! Когда цикл такого дыхания стал автоматическим мир стал другим! Во первых я понял, что разум помогает преодолевать воздействие природы. Во вторых, мое самочувствие стало стабильным, а качка вверх-вниз стала восприниматься, как качание на качелях. При этом обострился интерес к происходящему. Стоя на самом носу я наблюдал, как фелюга скользит по волне в пучину моря, зарывается в воду, так что волны перехлестывают палубу и потом, медленно всплывая, поднимается по волне до самого гребня. При этом обзор то ограничивался глубиной впадиной между волнами, то открывался вид с господствующей высоты. Исчезло чувство тревоги и страха, даже при виде мятущихся валов с косматыми завитками.

    Солнце, прорываясь через облака, освещало волны то в контражуре, то в боковом, то в фронтальном освещении. Ветер свистел в вантах, разнося брызги по суденышку. Восторг от всего увиденного был столь велик, что захотелось петь что-то громкое, радостное,благо это никому не мешало. Испытав чувство радости, восторга я вспомнил о моих друзьях, и решил, что должен посвятить в открытие состояния радости и счастья.

    "И сказал Моисей народу: не бойтесь; Бог пришел, чтобы испытать вас и чтобы страх Его был перед лицем вашим, дабы вы не грешили."

Библия. Исход, гл.20-2

    На корме царило уныние и безнадежность. Гена пытался опекать пышнотелую девицу, проникнувшись к ней христианским состраданием. Люди уже устали стыдиться своей слабости. Некоторые еще погружали лица в пластиковые мешки, но атмосфера была заражена кисловатым, тошнотворным запахом блевотины. Слава пользовался всеобщим состраданием. Бедняга прилип к борту и выбрасывал из себя к морю все, что мог выделить его опустошенный желудок. Надо было срочно поднять настроение у людей и, в первую очередь, моих друзей. Я рассказал, как здорово на носу, когда улавливаешь ритм качки, и как иначе воспринимаешь буйство стихии. Я укорял Славу за то, что он отдал морю чебуреки и красное вино, а главное, веру в счастливое будущее. Похоже, что он был в прострации, и я отступился. Зато Гена нашел в себе силы последовать за мной на корму и вскоре научился дышать и получать удовольствие от качки. Вот теперь все было прекрасно, мы были в состоянии эйфории, громко пели, вспоминали разные истории, анекдоты и жили в мире эмоций.

    В какой-то момент ко мне подошел вахтенный и сказал, что надо бы расплатится. В анекдоте эта неотвра-тимость бытия формулируется "А-а ... началось!". Этот славный малый явно рассчитывал на большее, чем я мог откупиться. Отдав приготовленное, я для пущей аргументации вывернул оба кармана брюк. Пусто. Можно было бы и закончить на этом живописании приключений на море, если бы не высадка в Пицунде, на причал турбазы.
    Могучие волны накатывали на скальный берег, вскипали на обломках скал и в пыль разбивались о береговые утесы. Волноломы накрывались зелеными горами воды. Причал был вынесен в море метров на пятьдесят. В тихую погоду это было идилличное местечко для рыбалки и прыжков в воду, теперь же эта тропочка среди пенно-зеленой воды то открывалась, то погружалась в пучину. Именно здесь я натерпелся животных страхов!

    Я понял разумом, что надо делать, но чувство опасности породило подлый страх, который сковал волю, руки-ноги. Противное чувство страха - это не только скверно, это опасно для жизни. Презирая себя, по обезьяньи, на четвереньках, чтобы не свалится с причала, я засеменил к берегу. На земле ноги отказывались двигаться по плоскости, но вскоре "нетвердой походкой матроса" мы достигли каптерки дежурного по турбазе. Страдалец Слава - наша визитная карточка - выдвинут на ударную позицию. Дежурный с уважением отнесся к нашему альпинистскому прошлому и после некоторых формальностей мы за смешную цену получили талоны на смешную еду и на проживание в смешном жилье. Зато море ... рядом.