Вступительные экзамены прошли успешно. Я решил свой вариант, удивляясь простоте задач, и помог соседям. На устном экзамене по математике соседка убедила меня обменятся билетами, потому как проценты не понимала. Я простодушно согласился, а после этого ужасно боялся, что за это выгонят с экзамена. По литературе предложили рассказать любое стихотворение Лермонтова. Нет чтобы "Парус" - покороче, так меня угораздило вспомнить "На смерть поэта". Оно столь длинное, что в конце начал путаться. Судьба и экзаменаторы были ко мне благосклонны и я стал студентом Арзамасского техникума механизации и электрификации сельского хозяйства.

    В общежитии собралось прекрасное общество. В комнате нас было 11 человек. У самого состоятельного отец был начальником лагеря зэков в Сухо-Безводном, близнецы Костя и Вовка Грязновы - славные, добрые ребята, милейшие Валя Блохин и Саша Пчелинцев, хамоватый Женя Репринцев и тихоня Женя Жарков, ироничный Виктор Станков. Выдающейся личностью был Васька Корнев. Он был мал ростом, задирист, курил и виртуозно матерился. При отце и матери он схлестнулся с блатной компанией и прошел все этапы посвящения. Однажды во время дележа добычи он претендовал на долю "не по чину" и вожачок дал ему в ухо так, что порвалась барабанная перепонка. Так вот эту беду Васька употребил на благо - на пари при курении выпускал дым через ухо. Был он умен талантлив, одержим жаждой деятельности. В то время он был первейшим шкодником и прохиндеем, но по-товарищески был парень бесстрашный, надежный.

    Однажды утром Вовка Грязнов стал будить своего беспечного братца.
    - Коська, вставай!
    - Отстань. Дай доспать!
    - Коська, а чего ты такие усы навел!
    - Отстань. Нет у меня усов.
    - А вот и есть!
    - У тебя у самого усы! Ха-ха!

    Они потешались друг над дружкой, пока не дошло - их кто-то размалевал. Стали смотреть на соседей - все с усами. Кто малевал? Только Васька, уж это точно. Братцы взярились на него и вознамерились проучить, подступая к его койке в углу. Васька, как Хоттабыч из бутылки, взметнулся в углу. В руках его были фляжки, в которых он из дому привозил молоко. Он выдал оградительные проклятья на своем жаргоне и бросил первую фляжку, как гранату, под ноги нападавших, пообещав следующей - по черепу. Атакующие потеряли темп и волю, и, побазлав, пошли умываться. Потом, конечно, разобрались, посмеялись этой незлобливой забаве. Васька ведь и себя для конспирации вымазал, но все было подстроено на розыгрыше близнецов. Ох не ангелы мы были, и потому под окнами дома N10 на улице Карла Маркса местные граждане ходить не отваживались.

"...Вместо пышного и в общем бесполезного набора слов
Петр приказал писать: Государь милостью божией..."

    Однажды все были огорошены - Женьке Жаркову пришло письмо от Сталина! Оказывается, Женька поступал в речное училище, но не прошел медкомиссию и его отчислили. Он с горя написал письмо Сталину. И вот ответ. Конечно, не от Сталина, но со ссылкой на письмо был дан ответ по существу, уважительно. Вот были и такие знаки внимания к нашему брату, а Женька в наших глазах стал героем.

    Общежитие наше было двухэтажное. В подвале располагалась кубовая. В углу ее был титан для подогрева кипятка, плита на дюжину конфорок и несколько столов. С 18 до 20 часов здесь было столпотворение - студенты готовили ужин. Обычно харчевались компаниями по 4-6 человек, готовили по очереди, либо все вместе. Стихийно создавались очереди на конфорки и народ постигал премудрости самоорганизации и сотрудничества. Старшекурсники любили вспоминать о крысе, сварившейся в титане, ну это не для слабонервных. Удобства находились во дворе. В часы пик и здесь создавались очереди. Далее простирался длинный пруд, который упоминался Аркадием Гайдаром в книге "Школа".

    Удивительная жизнь происходила в общежитии! У первокурсников выявлялись лидеры, создавались "котлы" (питающиеся у одного котла), возникали интересы к спортивным секциям и кружкам. Где-то играли в карты, кого-то допекали и обижали. В одной комнате жили два татарина с русскими. Один из них обрусел, ел свинину, а второй, сын муллы, был правоверным, за что и страдал. Однажды его разбудили с куском сала во рту: "Вот кто ест наше сало!" К счастью, безобразия казарм нынешней поры тогда не было.
    Утром во всю прыть студенты неслись по улице Карла Маркса к дому 58 - трехэтажному краснокирпичному зданию. В 13 часов бежали в столовку. Жили на стипендию в 90 рублей. Буханка хлеба тогда стоила 3,9 рубля, килограмм сахара - 10 рублей. Обед обходился в 20 копеек, шикарный обед - 45 копеек. Завтрак и ужин готовили из домашних харчей. Бедность уравнивала всех, снимая комплекс неполноценности.

    Времени свободного не было и скучать не приходилось. В 16.00 общежитие заполнялось. Обитатели комнаты жили коммуной, придерживаясь принятого порядка. Радио включали по договоренности, свет в общежитии выключали в 24.00. Гости приходили без ограничений, но они сбивали режим нашей жизни. Это были ребята городские, любители потрепаться и гордившиеся своими блатными компаниями. Они не нашли у нас понимания и поддержки, так как мы были нацелены на успех. Выпущенные из колхоза мы имели счастливый шанс получить образование, специальность, работу с приличной зарплатой и вырваться из нищеты.

    Вечером частенько вопил раструб репродуктора со стены, на койках кто-то сидел и занимался, за столами ужинали, травили байки и анекдоты, кто-то играл на мандолине. И как не странно, успевали делать задания по черчению, литературе, по всем предметам...

    Я "заплыл" по математике. Опять формализация приемов ставила меня в тупик. К счастью, удалось вовремя "врубиться". Как же важно убедить себя на веру принять аксиомы, а не искать логических связей! Экзамены за первый семестр сдал без троек. Ходил на секцию борьбы - не понравилось и тем более - в секции бокса.

    В Арзамасе были родственники. Дядя Яша был контролером в театре. Я иногда заходил к ним в гости. С душевным смущением садился за стол, а уж наши люди были гостеприимны. Мне казалось неудобным быть гостем, который объедает добрых людей, но приглашение было искренним, а еда замечательной. Дядя Яша приглашал меня в театр и давал контрамарку. Так я приобщался к культуре.
    К тете Аксинье в Арзамас-3 я ходил пешком - это минут 40 через березовую рощу. Для племянника Борьки я брал чего-то сладенького в гостинец, но по пути кое-что ополовинивал. Здесь отношения были роднее, проще. Дежурные вопросы о новостях из дома, об успехах и проблемах были основой общения, а с Борькой можно было поговорить, как с младшим.

    В жизни мне часто приходилось пользоваться душевной добротой соотечественников, родственников или случайных людей. До сих пор не устаю удивляться и радоваться неистребимой доброте, сочувствию и сопереживанию, с которым готовы относится люди. Разве после этого можно иначе относится к ним, не следовать этому доброму обычаю. Действительно, общность беды объединяет людей, как это сказано у Ромэна Ролана.
    После зимней сессии отправляюсь на две недели в Глухово. Старшекурсник Борис, односельчанин, сказал, что выйдем поутру пешком, через село Выездное, а там нас нагонят односельчане на лошадях. Я бросил в котомку бельишко, шарф, носки. Валенки, штанцы, рубашка, пиджачок, пальтецо - все было ветхо, маловато или коротковато, а шапка - одно название.
    Утром выскочили на улицу и бодро пошагали к мосту через Тешу. Мороз пришпандоривал. Было около 40 градусов. Встречные люди шли укутанные, заиндевелые. Мы согревались за счет быстрого темпа движения, но мороз настырно проникал во все щели и дырки. Через 25 километров, в деревне Ореховец, Борис предложил зайти погреться в чайную.

    Это было изба с 5 столами и табуретами возле них, простуженная и пустая. Хозяйка в шубе сидела за прилавком, на котором были мороженая колбаса, консервы крабы, и водка. Борис предложил: "Согреемся". Я полностью на него полагался, как на старшего. Он взял 100 грамм колбасы и по 150г водки. Это была первая моя водка в жизни. Выпив ее залпом (как и Борис), закусив колбасой и черным хлебом, Борис увлек меня на улицу - как бы не проехали односельчане на лошадях.
    Алкоголь теплым потоком распространялся по телу, уходил к рукам и ногам. Я пытался застегнуть пуговицы пальто, но руки не слушались. Они стали коченеть и нижнюю пуговицу я даже не застегнул. Не завязал я и завязки на шапке под подбородком. Ее уши, как банановая кожура, топорщились, обнажая уши.

    Мы шли по дороге к мосту через овраг. Далее дорогу замело и только одинокий санный след уходил за горизонт. Устойчивый ветерок, промороженный и вездесущий, продувал насквозь, от пяток до затылка, алкоголь туманил сознание. Мне было 14 лет, Борису 16. Он чувствовал, очевидно, то же самое опьянение и холод. Шерстяные варежки продувались, руки коченели. Я сунул их в карманы, но они не согревались. Всю волю я обратил на то, чтобы шагать след в след Бориса. Иногда я сбивался и наступал ему на ноги. Борис оборачивался ко мне и я скорее угадывал, чем понимал, что он говорит. Мир и мое сознание погружались в сумерки и стужу. Появились звезды вокруг луны. Мое состояние - тупая усталость и бесчувственность от холода.

    Слева зачернели дома села Верякуши. До Глухова оставалось 7 километров.
    - Может заночуем в Верякушах? - спросил Борис.
    - Да - я только и мог выдохнуть.

    На улице повстречали женщину. Услыхав мою фамилию она сказала: да я твою мать знаю. Мы даже родня. Заходите в наш дом. Я быстренько подойду.
    Ступеньки крыльца, жесткие и скрипучие, вели в жилье, тепло и жизнь. В потемках коридора возник освещенный проем двери. С клубом мороза мы ввалились в избу. Мощная электролампа ослепительно сияла под потолком. Непослушными пальцами с трудом расстегнул пальто, разделся, разулся. Тепло обволакивало тело, размораживало кожу, ткани и сосуды. Все было потусторонне нереальным. Волю зашкалило на стопоре: "Жить, действуя". Разогревшиеся губы могли двигаться, чтобы говорить какие-то слова...

    Хозяйка сразу же отправила нас на русскую печь. Она, родимая, одарила теплом. Все тормоза сняты, сознание отключилось ...
    Меня тряс Борис: "Вставай ужинать."
    Сознание прокрутило: "Где я, почему здесь, что делать?" При этом я почувствовал, что со мной что-то неладное. Лицо горело нездоровым жаром, опухло, а уши просто раздуло.

    На столе стояли щи, подаваемые на ужин из русской печи, и картошка в мундире с огурцами. Свирепое чувство голода взыграло страстно и неутолимо. Конфузясь я проглотил хлеб, навалился на картошку и огурцы. Хозяйка подкладывала - это уж авторская гордость: "Гость ел так, что за ушами трещало". Потом сказала мне: "А ты, парень, обморозился". Я это осознал и понял главное - живой. Наутро проснулся потемному и прислушался к себе: "Что все же со мной?" Лицо горело, из мочки ушей текло, а нос - просто бугор мяса. За завтраком мне было стыдно за свой вид. Любопытство присутствующих переросло в сочувствие.

    На улице праздничная, торжественная тишина, картина чистоты и красоты - следствие пурги, радовали глаз. В Глухово повалил базарный люд - пешком, с санками, на лошадях. Я одел на себя все, что было в котомке, завязался шарфом, чтобы скрыть свой безобразный вид. До Глухова добежали шутя. Вот на границе снежного поля и голубеющего неба проступили крыши домов. Из труб дым столбом, а по мере приближения к ним стали различимы запахи блинов и еще чего-то вкусного, щекочущего ноздри.
    Встречались односельчане, вот и родной дом. На привычном месте, в сенцах, открыл дверь на себя и ввалился в избу. Мама только что поставила чугун в русскую печь. Обернулась. Увидела меня. Еще не поняв всего запричитала и пулей вылетела на улицу.

    Я чувствовал себя подавленно и виновато перед мамой. Она вернулась с гусиным салом и стала смазывать распухшие уши, нос, щеки и подбородок с приговорами и заклинаниями.
    Я чистосердечно рассказал о том, что было. Она высказала свое мнение, которое отложилось "зарубкой на носу", на всю жизнь. А резюме: "Уши могут отпасть, нос укоротится и всегда будет мерзнуть, щеки могут быть в шрамах.

    Две недели каникул я был на домашнем аресте - лечился. Мой друг детства, Борис Воробьев, студент лесного техникума в Арзамасе, приходил ко мне и снабжал новостями. Без обсуждений, об этом было страшно говорить, я понял сколь была ко мне благосклонна Фортуна и, что судьбе было угодно подарить мне жизнь. Английская пословица: "Рожденный быть повешенным - не утонет" - стала для меня прологом к фатализму. В дальнейшей жизни были случаи, когда в подобной ситуации люди гибли.

    Жизнь в техникуме нормализовалась. Старшекурсники получали места в благоустроенном общежитии. Мы жили в комнате втроем. Старший из братьев Аристовых играл на гитаре. Когда я впервые увидел и услышал как он запросто играет "Гибель Титаника", "Светит месяц" - проникся восхищением и страстным желанием научится играть на гитаре. С неохотой мне было позволено общаться с инструментом. Я жадно приступил к самообучению, просто заболел гитарой. Вскоре научился извлекать звуки. Потом, при каждой возможности, пытался играть, аккомпанируя на слух. Покупка собственной гитары стала событием в моей жизни. Нотной грамоты я так и не одолел, но зато аккомпанировал с большим желанием и пел шлягеры, блатные и уличные песни.

    Арзамас жил провинциальной жизнью. В кинотеатре "Искра" шли трофейные фильмы. "Тарзаном" мы просто переболели. Частенько ходили на наши военно-патриотические фильмы, но все же были покорены Лолитой Торез, исполнявшей заглавную роль в аргентинском фильме "Возраст любви". Ее песни были наивны и замечательны. Бурсачество, комсомольская идеология, христианство и атеизм причудливо соединялись в нашей жизни, обещая счастье и успех. При всенеустроенности быта, бедности и аскетизме мы жили беспечно весело и оптимистично. Казалось, что мы кузнецы собственного счастья!

    Танцевать учился с ребятами, чтобы быть при деле на вечерах, даже участвовал в художественной самодеятельности. О своей внешности и личностных достоинствах я был невысокого мнения, психологически усвоенный посыл "не высовывайся" стал комплексом неполноценности, который выжимал из себя до седых волос. Этот комплекс сына "врага народа" оставил не только клеймо в личном деле в отделе кадров, но и надломил душу. Это словами не описать для тех, кто с этим не сталкивался и дай бог!
    Значительным событием в городе были демонстрации: 7 ноября, 1 и 9 мая, но до сих пор мне памятны шествия стихийных толп горожан на стадион "Спартак". Это надо было видеть, чтобы почти пол века спустя представить переполненный стадион. Мальчишки гнездятся на деревьях, мы лезем на забор, опасливо озираясь, чтобы не стащили милиционеры. Какие страсти на поле и трибунах! Помнится был фаворит. Он демонстрировал коронный прием - с разбегу выходил в стойку на руки и ногами бил по мячу ножницами.
    Соревнования по легкой атлетике были любимы и массовы. Случались и казусы. Как-то при забеге на восемьсот метров среди мужчин один бегун без плавок выронил ... и летел к финишу под громкие возгласы болельщиков.

    Рядом с общежитием городской парк. Вход был платным. На танцевальной веранде играл оркестр три раза в неделю. То был очаг культуры: дорожки выметены, скамеечки выбелены и везде - роскошные цветы. Студенты из общежития проникали в парк через забор, далее раздвигали доски в ограде веранды. Помню мы с Равилем Абубякеровым были обнаружены блюстителями порядка в момент проникновения на танцверанду. Нас заставили вылезти через эту же дыру. Равиль полез лицом вперед и, получивши удар ногой в зад, летел сухим листом. Я полез задом, а бить ногой в лицо тогда еще воздерживались.

    Рядом с общежитием техникума начали строить коттеджи поселка энергетиков. Город оказался на трассе ЛЭП-500 Куйбышев-Москва, почти на середине, и создавалась служба эксплуатации энергомоста...
    Однажды лектор А.З.Гуревич призвал нас к вежливости и привел поучительный пример. Во время последнего гололеда его знакомый помог подняться и отвел в больницу поскользнувшегося незнакомца. Тот его поблагодарил. Оказалось, что это был человек из Москвы, большой человек из министерства. Пустячок, как говорится, а приятно и полезно. Будьте внимательны и предупредительны к людям во всех случаях жизни...

    5 марта 1953 года стало эпохальным событием. Умер И.В.Сталин. Весь город жил ожиданием новостей. Толпы у репродукторов на улице, на рынке, в комнате только о том и велись разговоры. Казалось, что жизнь остановится, а враги немедля начнут войну против СССР. 8 марта, на третий день траура, по радио прозвучала первая песня. Я это запомнил особо: "Партия - наш рулевой". Московские интриги в борьбе за власть мы чувствовали по наплыву амнистированных уголовников. Город был переполнен слухами о бессмысленных насилиях, убийствах и грабежах. Ночью люди боялись выходить на улицу. В июне пришла потясающая весть - арестован Л.П.Берия. Вскоре был скорый суд и расстрел. Выдающийся государственный деятель и злодей стал жертвой созданного и отлаженного им механизма уничтожения неугодных как идеологических врагов и шпионов. Было справедливо возмездие, но страшили как это осуществлялось.

    ...Из ЛВТА вышел в 24:00, то-есть 18 октября. Холодает. Падают редкие снежинки. У моего велосипеда спускает заднее колесо. Веду его в поводу. Думая о странице 15 и далее. У ОРСа машины и в потемках колготится деловой народ. Все улицы темные - экономия. У "Лиги чемпионов" машины новых русских, сияет подъезд. Меня обгоняет темная машина и, когда она подъехала к "Мишутке" - детскому садику, раздался резкий взрыв возле автомобиля, стоящего напротив магазина "Напитки и удовольствия". Когда я поровнялся с ним, передние двери одновременно открылись. Выскочили два человека и кинулись к левому заднему колесу. Крикнули кому-то: "Машина поехала к ЧУМу?" - "Да!"- сказала идущая впереди меня девушка.

     Пахло порохом. Подъехала белая машина "Жигули" и рванула к ЧУМу. Я подумал: "Вот нехватало попасть в заваруху в 00 часов 15 минут!" Иду домой по живущему ночной жизнью городу. Полночь. 01:14. Очень похоже на 1953 год.

"Я не мистик; в предчувствия и гадания почти не верю; однако со мною, как, может быть со всеми, случалось в жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых ..."
  "Униженные и оскорбленные" Ф.Достоевский

    На третьем курсе техникума, в апреле месяце, я проходил практику по электрическим сетям в Арзамасе. Мы меняли опоры возле больницы. В бригаде было трое. Бригадиром был старший по возрасту Генрих Головков, бывший моряк.Работа заключалась в том, чтобы на новую деревянную опору перевесить провода со старой. Поднимались на опору на монтажных когтях, рассчитанных на работу в валенках или иной великоразмерной обуви. Мои ботинки пришлось многократно привязывать к ним сыромятным ремнем. Страховка на столбе обеспечивалась монтерским поясом. Я приспособился к этой работе еще раньше и потому работе на высоте радовался. Мне было сказано спустится по старой опоре, а Генрих уже поднимался по новой. У основания опоры я стал отвязывать когти от ботинок. Вдруг потемнело в глазах. Я ткнулся носом в землю, но тут же вскочил и вижу передо мной в земле торчит монтажный ломик. Его используют монтеры для закрутки бандажей из проволоки, как лом или рычаг при сборке опор. Генриха с опоры как ветром сдуло.

    Оказалось, Генрих, имея ломик за монтерским поясом, стал перецеплять коготь с одной опоры на соседнюю. Поднатужился, сделал вдох и перевел ногу с когтем на старую опору. Ломик при этом выскользнул и острием на пару миллиметров задел кожу на моей голове. касательно. Судьбе было угодно выставить мне второй знак благосклонности. Я пошел в больницу. На рассеченную кожу наложили шов. Все этим и закончилось.

    На 1 мая студенческий табор отбыл из Арзамаса в Глухово на каникулы, и далее, я один добирался до села Худошино, где тогда жила мама у дедушки и бабушки. На день Победы мама дала мне двести рублей на велосипед - это была моя мечта и кое-чего поесть в котомку. Деньги я положил в карман - четыре 50-ти рублевые купюры. День был солнечный и теплый. Земля парила. Грунтовое шоссе было изуродовано колеями-канавами. Наша компания, человек двадцать, идущая в Арзамас, растянулась на версту. Велись разговоры по душам и интересам. Передние встретили двух незнакомцев и остановились. Незнакомцы выспрашивали кто мы, не встречали ли машин. Когда подошли последние один из них отскочил на обочину, выхватил из-за пазухи наган (возможно - муляж) и приказал всем сдать деньги. Его напарник начал обход. Мы были деморализованы и по-Ленински отдавали жалкие рубли. Грабитель подходит ко мне. Я запустил руку в карман, отделил одну купюру от других и отдал. При этом зацепил авторучку. Она упала на землю, а этот гусь и ручку забрал. На шоссе что-то загудело. Джентельмены удачи вмиг испарились, пригрозив нам "достать", если проболтаемся. Машина проехала не останавливаясь.
    Наши разговоры стали другими. Мы анализировали ситуацию и пытались понять, как бы надлежало действовать. Однако, после драки кулаками не машут. Перед селом Выездное по дороге туда-обратно катались два велосипедиста с ружьями. Их поведение нас встревожило и мы решили обойти их по проселочной дороге. Она увела нас к каким-то канавам с водой. Между тем, один из велосипедистов пальнул из ружья для острастки. Это добавило нам прыти, хотя ограбленным терять было нечего. Оставшиеся деньги я спрятал под стельку в ботинок. Страху мы натерпелись, но все этим и кончилось.

    Зимой на 4-м курсе нам предложили на выбор темы для дипломного проектирования. Вся группа возбудилась - приходилось принимать жизненно важное решение. Оказалось, что на одну тему было несколько претендентов, но в итоге все решилось полюбовно.

    Он не умел ни петь, ни плясать; отроду не сказал не только умного слова:
    все "лотошил" да врал что ни попало - прямой Обалдуй!

"Певцы" И.С.Тургенев

    Вечером в общежитие пришел Толя Кудаков с приблатненными друзьями. Он потребовал от Толи Семагина уступить тему, то есть поменяться. Этот прыщатый тип, сын интенданта, был туп настолько, что к четвертому курсу уже не понимал закон Ома. Набриолиненный, в полувоенном кителе и галифе, наглый и самоуверенный от связи со шпаной, он возмутил нас - общежитейцев.
    Было решено проучить дуропляса. Городские ребята в группе держали нейтралитет, а наши на перемене приперли "Кудака". Он начал хамить и тут ему врезали. Он пытался что-то вытащить из кармана - за это еще схлопотал и сразу же исчез из класса. Когда закончился последний урок, мы сговорились идти вместе. В коридоре стояли дружки "Кудака". Ко мне подошел их лидер и сказал, что это так для нас не пройдет, и началась легкая потасовка. Я ухватил парня, заблокировав руки, и прижал его к стенке, так что не мордобойствуя можно было поговорить. Стычка закончилась и мы вышли на улицу, а там "их" толпа человек пятьдесят. Мы должны были проходить сквозь строй. Я шел последним. Подскочил "Кудак" и завопил: "Что ты, падло, тянешь?!" Он замахнулся, но я ударил первым и после нескольких тычков в спину догнал своих. Видно "Кудака" дружки ценили невысоко и не хотели заводить свары.

    На следующий вечер я ходил к родственникам в Арзамас-3. По пути еще раз продумал возможные исходы стычки. Выходило так, что мы правы и надо принимать вызов. Вернулся в общежитие в 23 часа, а мне говорят,"Кудак" приходил, да еще с ребятами из нашей группы - искали меня. Тут же договорились о самообороне в случае налета. Наутро переговорил с нашим парнем-визитером. Понял, что ему это дело не по душе, но он обязан поддержать "Кудака" - дисциплина.

    Дипломатическую деятельность принято противоставлять военной,
    хотя на практике они тесно переплетаются.

"Российская дипломатия в портретах" А.В.Игнатьева

    Прошла тревожная неделя ожидания, но инцидент закончился. Началась весна. Дипломный проект приобрел завершенный вид. Мысли о предстоящей защите рисовали предстоящее развитие событий. Я могу получить диплом с отличием и возможность поступить в Московский институт механизации и электрификации сельского хозяйства имени Молотова. Это еще 5 лет студенческой жизни на стипендию, зато в Москве. Я гол, как сокол. Самая дорогая вещь у меня - часы. Я привык к часам "Победа" - подарку мамы. Был велосипед, на котором ездил иногда в Худошино. Некоторые студенты женились на пороге новой жизни, был и и у меня сердечный интерес...
    Завершался период становления отроческой личности. Свой путь я выбрал - Москва.